Мы нашли альбом на пыльном чердаке дома в Клинуцах, когда разбирали бабушкино наследство. Дом стоял на отшибе, у самой опушки леса, заросший лопухами по самые окна. Мать хотела продать развалину, но я уговорил её хотя бы осмотреться. И вот, пока она копошилась с бумагами внизу, я пробирался сквозь хлам наверху – разбитые банки, истлевшие тряпки, старые ящики. И наткнулся на него: толстый кожаный альбом, переплет потрескался, но держался. Первая же страница – выцветший снимок с надписью: «Лето 1929-го».

Лица прадеда, молодого, с аккуратной бородкой, на фоне этого же дома, у реки, в огороде. Десятки снимков. Мать позже долго вглядывалась, кого-то вспоминала, кого-то нет. «Фотоаппарат? – пожала она плечами. – У прадеда, наверное. Он в молодости всяким интересовался, даже электричество сам провел».

Но ближе к концу альбома я замер.

Лето 1938 года. Группа на фоне дома. Прадед, уже седой, две женщины, одна с ребенком. И чуть в стороне – Он.

Человек в странном, слишком гладком костюме, будто отлитом из темного металла или плотной резины. Очки с крупными, абсолютно черными линзами, скрывающие глаза. И в руках – прямоугольный предмет. Маленький, плоский, с темной, слегка отражающей поверхностью. Он держал его точно так же, как мы держим смартфон: двумя пальцами снизу, большим чуть касаясь края. Голова была чуть наклонена – классическая поза человека, смотрящего в экран.

«Шутка? Фотомонтаж?» – мелькнуло первое. Но эксперты в реставрационной мастерской были категоричны: плёнка довоенная, бумага подлинная, следов подделки, вклейки, ретуши – ноль. Знакомый музейщик лишь развел руками: «Розыгрыш? В деревне? В 38-м? Да эти очки – как из 70-х! А костюм… он и сейчас-то футуристично смотрится».

Мы перерыли интернет, эти бесконечные подборки «путешественников во времени». Ничего даже близкого. Там – размытые тени, спорные силуэты. Здесь же – кристальная четкость. Предмет в руках – не портсигар (слишком тонкий, не та форма), не книжка (не так держат), не зеркальце (не смотрят в него с таким сосредоточенным вниманием). Он был идентичен современному гаджету.

Мать не помнила этот снимок. Никогда. Он словно материализовался в альбоме сам. Я пересмотрел все фотографии – его больше нигде не было. Лишь однажды, на краю другого кадра – смутная тень, похожая на силуэт в очках, но неразборчиво.

Годы спустя я всё еще храню этот снимок. Отдельно. В жесткой папке, в конверте. Показываю лишь самым доверенным. И каждый раз, когда достаю его, холодок пробегает по спине. Он смотрит. Не в объектив, не на группу – он смотрит в экран своего устройства. Но ощущение, что сквозь время, сквозь пленку и бумагу, он смотрит прямо на меня, – не отпускает.

Тишина в доме после смерти матери стала иной. Гуще. Зловещей. Продавать Клинуцы я так и не решился. Не из сентиментальности – из страха. Страха, что кто-то другой наткнется на что-то еще. На что-то, что я мог упустить.

Весной 2023-го, готовя дом к консервации, я снова полез на чердак. Не искать – проверить. Осмотреть каждый угол, каждую щель под досками. Может, записка? Может, коробка с плёнками? Что-то, что объяснило бы его.

Я сдвинул груду старых газет в углу. Под ними лежала не кожаная папка, а плоская жестяная коробка из-под леденцов «Дюшес», вся в ржавых разводах. Внутри – не конфеты. Схемы.

Листы пожелтевшей кальки, испещренные чертежами прадедовой рукой. Схемы странных приборов, напоминающих катушки Теслы, но сложнее. Рисунки антенн необычной формы. И формулы. Много формул, часть которых я смутно узнал из университетского курса физики – уравнения электродинамики, но искаженные, с добавлением неизвестных мне символов и пометок на полях: «Резонанс? Фаза? Устойчивость поля критична», «Точка К. – максимум».

И одна схема была подписана четко: «Приемник-стабилизатор полевых флуктуаций. Вариант 4». Рядом с ней – крошечная фотография. Не альбомная, а как для документов. На ней – прадед. Молодой, лет тридцати, в рабочей косоворотке, но с таким же сосредоточенным и усталым взглядом, как на более поздних снимках. Он стоял не в доме, а в лесу, у подножия огромного старого дуба, что и сейчас рос на краю нашего участка. В руках он держал небольшой ящик с антенной, провода от которого тянулись к странному металлическому штырю, вбитому в землю у корней дерева.

Точка «К»? Клинуцы? Корни?

Я спустился к тому дубу. Земля под ним была плотной, утоптанной, будто здесь часто стояли. Ствол испещрен глубокими морщинами коры. И в одной из этих морщин, на высоте груди, я нащупал пальцами выемку. Аккуратную, прямоугольную, словно сделанную для того, чтобы что-то вставить. Размером… с небольшой смартфон.

Вечером я полез в интернет, пытаясь расшифровать прадедовы пометки. Наткнулся на статьи о геопатогенных зонах, аномальных точках Земли, теориях локальных искажений пространства-времени. Упоминались случаи «случайных» временных сдвигов, видений, совпадений с местами геомагнитных аномалий. Одна старая, полузабытая теория связывала подобные явления с «резонансными точками» земной коры, где возможны «кратковременные пробои в хроносфере».

Прадед строил «стабилизатор флуктуаций». Стабилизатор. Значит, флуктуации были. И он пытался их… контролировать? Предотвращать? Или… создавать канал?

В архиве райцентра я нашел упоминание: в конце 20-х – начале 30-х в Клинуцах фиксировались странные магнитные бури, не совпадающие с общими данными. Местные жаловались на сбои в работе редких тогда радиоприемников, на непонятные огни в лесу. Говорили, что мой прадед «усмирил» это место.

Усмирил? Или научился с этим жить?

А что, если «Человек в очках» – не призрак из будущего? Что если он был здесь и тогда? Частью какого-то проекта, о котором знал прадед? Испытателем технологии, позволяющей ненадолго «проявляться» в точке аномалии? Его костюм – защита? Его устройство – инструмент для навигации в этих самых «флуктуациях»? И прадед не просто запечатлел случайного гостя, а документировал эксперимент. Эксперимент, который, возможно, удался лишь частично. Или удался слишком хорошо один раз…

Снимок 1938 года лежит передо мной. Я смотрю на гладкий прямоугольник в руках Незнакомца. Теперь я вижу не только гаджет. Я вижу возможно, прадедово устройство. Или его аналог. А черные очки? Защита от невидимого глазу излучения? Или прибор ночного видения?

Но главный вопрос теперь не «кто он?» или «откуда?». Главный вопрос: зачем? Зачем он туда пришел? Что фиксировал его прибор? Что видел прадед в свои приборы у дуба? И самое жуткое: почему эксперименты прекратились в конце 30-х? Из-за войны? Или из-за того, что что-то пошло не так?

Я снова смотрю на его лицо, скрытое очками. Ощущение, что он смотрит на меня, стало еще сильнее. Теперь кажется, что он не просто видит меня сквозь десятилетия. Кажется, он ждет. Ждет, что я найду коробку. Ждет, что я пойму. Ждет, что я продолжу то, что начал прадед.

Или предупреждает?

Дом в Клинуцах теперь не просто наследство. Это лаборатория. Лабиринт. Ловушка времени. И ключ к разгадке лежит где-то здесь – между пыльными схемами, корнями древнего дуба и ледяным взглядом Человека с Той Фотографии, который держит в руках то, чего не должно существовать. И я знаю, что должен вернуться. Не летом. Зимой. Когда листва не скроет аномалии. Когда мороз скрипит на земле, как скрипели половицы под ногами прадеда. Когда тишина в лесу становится абсолютной, и, возможно, именно тогда можно услышать… гул.

Тот самый гул, который прадед пытался стабилизировать.

Я достаю снимок. Он в руках. Реальное доказательство нереального. И каждый раз, глядя на него, я чувствую не только страх, но и странное притяжение. Зов того самого дуба. Зов точки «К». Зов тайны, которая уже не хочет оставаться забытой на чердаке. Она хочет, чтобы ее нашли. Она ждет.

И я боюсь, что скоро отвечу на этот зов.

Поделитесь в вашей соцсети👇